понедельник, 12 августа 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
"Бесы молят само страстно..."
Франц Вертфоллен
Франц Вертфоллен
суббота, 10 августа 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
Иньиго Теофилио Родриго де Веласко и Мендоса родился в Бургосе в начале 16-го века. Его прадед, дед и отец были коннетаблями Кастилии. Отец при этом носил титул графа Фриаса, подаренный ему королевой Изабеллой Кастильской за героическое освобождение Гранады. Родители умирают рано, и к 14-ти годам el alajadito становится полноправным хозяином всех владений рода Веласко на севере Испании и стране басков, что составляет очень почетное и вполне богатое наследство. Обучение в Саламанке. Неудача при получении титула губернатора. Взаимные симпатии с инквизицией. Сан инквизитора. Давняя мечта о Новом Свете. Поиск невесты при дворе в Мадриде. Очень тесная связь с императрицей Изабеллой Португальской. Женитьба. Получение армады и титула вице-губернатора в Новой Испании. Открытие новых земель. Боем.
Некие источники сообщают, что дон Веласко погиб на языческом алтаре в возрасте 28 лет, и что индейцы почитали его как бога смерти и разрушения – Тескатлипоку, а обряд вырезания сердца был в их глазах освобождением бога от бренного человеческого тела.
"Confiteor"
Confiteor, Padre
Это все солнце.
Ненадежны
решетчатые
оконца
Севильи.
Рыбой
и мандарином
оглушает
дорога на Новый Свет.
Beata Maria,
Вот тебе и обет
Молчания.
Томно
стонут
Моррисочки.
Ай, гулящие
Нынче дОроги
И дорогИ
Сердцу страждущего.
Сердце кающегося
Укрепи,
Приснодева,
Верой своей
В нечеловеческий
жребий
его.
Ах и пляшут
Нынче моррисочки,
Боже мой!
Реалы мои
проплясывают
девочки из портов.
Ну же, падре,
Не отказывают
Севилье
В тщательной пробе плодов ее –
Не гневят господа
косным
своим
воздержанием.
Confiteor Deo,
Это все море.
Его отсутствие
В каждой плиточке
мостовой.
Это скука
И золото
С берегов
Нетронутых.
Это томность,
в коей грешен,
как ад,
даже малый вдох.
Господи,
Люто праведнику,
Которому
И соблазнов-то
Не осталось,
Чёрт,
Да коли в тверди дело,
я буду тверд,
как Петру твоему не снилось.
Господи,
Люта стылость
вшивая
мелководья
рек.
Ох и пела ж ты
Марокканочка,
В тот обед –
ну, сердечко мое,
спой еще
про какого-то
своего ухажера, что
как чилийский
перчик,
несъедобно-горек до
адских колик –
мученье,
а вкусен –
вкуснее нет.
Beata Maria,
Я последний праведник
Среди всех овец –
Человек,
Да что там уж –
Сразу бог.
Больно, Мария.
Болит от снов человеческих
Разум.
Хуан, покровитель святый
Открести от меня
Пакость
Неприятную глазу
и языку,
всяких петров и павлов,
молись за память мою
перед
Господом
Богом
Нашим.
Болит от снов человеческих
разум
Сына его.
Mea culpa,
Mea maxima culpa.
Ай, душа моя,
Марокканочка,
Спой еще.
Автор - ТЕО
©Франц Вертфоллен

Некие источники сообщают, что дон Веласко погиб на языческом алтаре в возрасте 28 лет, и что индейцы почитали его как бога смерти и разрушения – Тескатлипоку, а обряд вырезания сердца был в их глазах освобождением бога от бренного человеческого тела.
"Confiteor"
Confiteor, Padre
Это все солнце.
Ненадежны
решетчатые
оконца
Севильи.
Рыбой
и мандарином
оглушает
дорога на Новый Свет.
Beata Maria,
Вот тебе и обет
Молчания.
Томно
стонут
Моррисочки.
Ай, гулящие
Нынче дОроги
И дорогИ
Сердцу страждущего.
Сердце кающегося
Укрепи,
Приснодева,
Верой своей
В нечеловеческий
жребий
его.
Ах и пляшут
Нынче моррисочки,
Боже мой!
Реалы мои
проплясывают
девочки из портов.
Ну же, падре,
Не отказывают
Севилье
В тщательной пробе плодов ее –
Не гневят господа
косным
своим
воздержанием.
Confiteor Deo,
Это все море.
Его отсутствие
В каждой плиточке
мостовой.
Это скука
И золото
С берегов
Нетронутых.
Это томность,
в коей грешен,
как ад,
даже малый вдох.
Господи,
Люто праведнику,
Которому
И соблазнов-то
Не осталось,
Чёрт,
Да коли в тверди дело,
я буду тверд,
как Петру твоему не снилось.
Господи,
Люта стылость
вшивая
мелководья
рек.
Ох и пела ж ты
Марокканочка,
В тот обед –
ну, сердечко мое,
спой еще
про какого-то
своего ухажера, что
как чилийский
перчик,
несъедобно-горек до
адских колик –
мученье,
а вкусен –
вкуснее нет.
Beata Maria,
Я последний праведник
Среди всех овец –
Человек,
Да что там уж –
Сразу бог.
Больно, Мария.
Болит от снов человеческих
Разум.
Хуан, покровитель святый
Открести от меня
Пакость
Неприятную глазу
и языку,
всяких петров и павлов,
молись за память мою
перед
Господом
Богом
Нашим.
Болит от снов человеческих
разум
Сына его.
Mea culpa,
Mea maxima culpa.
Ай, душа моя,
Марокканочка,
Спой еще.
Автор - ТЕО
©Франц Вертфоллен

воскресенье, 04 августа 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
"От Джо"
Франц Вертфоллен
Некто
Свято считал,
Что он – ветка сирени.
Так благоухал и верил,
Что стал молчалив,
Как дерево.
Представь себе, Ева,
Милейшее ведь
росло существо.
С тех пор
Все стадо
Гурьбой
посвятило себя убеждению
ветки сирени
в том,
что она – человек.
Теперь
Добрейший
Дядюшка Сэм
Садовничает в Таиланде,
Развлекаясь меж делом
Продажами
Ядерного сырья
И прочих орудий
Воодушевления
Масс.
Что, конечно, не хуже,
Да благоухания жалко.
Ах, Аделита,
Если я сдохну
В горах
на походной лежанке,
Ты знай,
Я однозначно
был
Наироскошнейшей
Веткой сирени.
Ох, Аделита,
Мечтай быть СО мной,
а не мной
и не теми,
кто тебе кажется важным.
Благоухания жалко.
Страусу
Дай инструкции
К скалке,
Далеко он на них уедет?
Сколько ж страусов
На планете
Полагают,
Что они повара.
Аделита,
Если я сдохну
В горах.
Знай,
Я однозначно
Был
наивкуснейшим
десертом.
Тщетно
Скорбить
О деревянности
Дерева.
Скверный
Юмор –
Из деревяшек
Выдалбливать бункер,
Но, Ева,
увы,
известны ль кому
иные пути
к благоуханию.
Отчаянием
лишь
отличается
оптимизм
от всего остального.
Ах, Аделита
Стальные оковы
Твоей человечности
Вечерами
Предстают мне
Столь вечными
И неколебимыми,
Что впору стреляться,
Но, Аделита,
Если я сдохну в горах
На голодном матраце -
что станется
С этим несчастным
Столь чуждым двуногим
Благоуханием
Осени,
Заслуживающим
Твердости
Хотя б
За свою тишину.
Непозволительно, Ева,
Пить одному,
Как в одиночку стреляться.
Твердостью
Отличается
Верное
чувство юмора
от иных точек
смазки
древнейшего механизма.
Так будем оптимистичны
в прогнозах.
Ох, Аделита,
Готовься
К плотному крайне знакомству
Со мной.
Франц Вертфоллен
Франц Вертфоллен
Некто
Свято считал,
Что он – ветка сирени.
Так благоухал и верил,
Что стал молчалив,
Как дерево.
Представь себе, Ева,
Милейшее ведь
росло существо.
С тех пор
Все стадо
Гурьбой
посвятило себя убеждению
ветки сирени
в том,
что она – человек.
Теперь
Добрейший
Дядюшка Сэм
Садовничает в Таиланде,
Развлекаясь меж делом
Продажами
Ядерного сырья
И прочих орудий
Воодушевления
Масс.
Что, конечно, не хуже,
Да благоухания жалко.
Ах, Аделита,
Если я сдохну
В горах
на походной лежанке,
Ты знай,
Я однозначно
был
Наироскошнейшей
Веткой сирени.
Ох, Аделита,
Мечтай быть СО мной,
а не мной
и не теми,
кто тебе кажется важным.
Благоухания жалко.
Страусу
Дай инструкции
К скалке,
Далеко он на них уедет?
Сколько ж страусов
На планете
Полагают,
Что они повара.
Аделита,
Если я сдохну
В горах.
Знай,
Я однозначно
Был
наивкуснейшим
десертом.
Тщетно
Скорбить
О деревянности
Дерева.
Скверный
Юмор –
Из деревяшек
Выдалбливать бункер,
Но, Ева,
увы,
известны ль кому
иные пути
к благоуханию.
Отчаянием
лишь
отличается
оптимизм
от всего остального.
Ах, Аделита
Стальные оковы
Твоей человечности
Вечерами
Предстают мне
Столь вечными
И неколебимыми,
Что впору стреляться,
Но, Аделита,
Если я сдохну в горах
На голодном матраце -
что станется
С этим несчастным
Столь чуждым двуногим
Благоуханием
Осени,
Заслуживающим
Твердости
Хотя б
За свою тишину.
Непозволительно, Ева,
Пить одному,
Как в одиночку стреляться.
Твердостью
Отличается
Верное
чувство юмора
от иных точек
смазки
древнейшего механизма.
Так будем оптимистичны
в прогнозах.
Ох, Аделита,
Готовься
К плотному крайне знакомству
Со мной.
Франц Вертфоллен
пятница, 19 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
"Тевтонские гимны"
Франц Вертфоллен
СВЯТЫМ…
Славься, Печальная,
Благостью окруженная.
И пошли мне войны на дни мои,
Снизошли мне странствия,
Но спаси
От неизбывного
От величайшего
От покоя
внутри.
На горе мой пречестный Хлодвиг,
А с коня близорук Матиас.
Из всех пресвятейших троиц
Нашу мне б любить больше глаз
Да ушей своих.
Но вот как-то с утра все не любится.
Ну же, дева,
Где твоя сердцевина,
Где обещанный мне восторг?
Да я выл бы громче, чем всяка рыба,
Исступленней, чем весь твой скот
Непричесанный.
Заходился б
Счастливый,
Искренний,
Благодарностью
Своей пьян –
«Ах ты, Боженька,
Милый, кисленький,
Отчего все опять смутьян-
Травой порастает,
На кого ты меня оставил?».
Да себя уж оставишь
Как же.
Даже этой скромной радости
Я лишен.
Так иди же, дева,
Целомудреннейшая из жен
С веками нет прозрачней
Плясать на моей
На башне.
Ай, Мария, пресны иные любовницы.
Под горой развеселый Хлодвиг,
Дальнозорок с травы Матиас.
Им теперь до святейших троиц,
Что тебе, уставшей, до нас -
Кротких ли?
Ну же, дева,
На что тебе сердцевина?
На что невыменянный
Восторг?
Да я был бы тише,
Чем всяка битва
И блаженней, чем весь твой род
Неоконченный.
Как постился б
Ранимый,
Бледненький
В немногословности
Своей рьян –
«Ах ты, Боженька
Милый, ветреный,
Путь твой – бел,
Да башмак мой – рдян,
Что твои непомерно святые вина.
На кого ты меня покинул?».
Да себя уж покинешь –
Вотще
Столько пробовал,
Видишь – слёг.
Так иди же, дева,
В прискорбный
Час сей
Впусти в раёк.
Мне ль не знать
Неоспоримость
Солнца
В разухабистой,
Да в моей тоске.
Отвечай мне, дева,
Что же делают в тебе те,
Кому не знать ничего важнее
Тубероз, что в Китае нет.
Ай, Мария, нескладны иные соцветия.
Пьет твой святой Людовик,
Неравнодушен к нему Матиас.
Из всех богоугодных троек
Нашу я б взлюбил, что Моисей тот глас
Неотесанный.
Да вот как-то с утра все не любится.
Так славься, Печальная,
Радостью преисполнена.
Принял я тот покой внутри
И остался хладен
К чрезмерности красоты
Твоей,
Ибо все это я
Неизменно.
-----
…И МАРИИ.
Славься, Печальная,
Благостью окруженная.
И пошли мне войны на дни мои,
Снизошли мне странствия,
Но спаси
От неизбывного
От величайшего
От покоя
внутри.
Ибо нет мне иной заступницы.
Научи меня, грешного -
От каждого дела,
От каждого тела
Своего не сумевшего
Получить удовольствие -
Научи меня
Снисхождению
К великолепию
Каждого.
Ибо нет мне иной наставницы.
Беспричинны знамёна,
Неразличимы имёна
Между хозяевами,
И все же я до сих пор
Не могу согласиться
На святость
Внутри меня.
О, Тишайшая, позабавь.
Я был невероятно занят -
Все хотел доказать себе,
Что – человек.
Не случилось.
Забавно,
Да неоправданно.
Не поверишь,
Но каждый четверг
У меня исчезают
Запасы ладана.
Плюнуть что ль?
Мне, бездомному,
Земное, небесное –
Всё – без надобности.
Неизвестно одно -
Как живут
С неизбежностью
Благодарности
Божьей?
Ах, Мария, неисповедимы пути иные.
Неудобоваримы
Факты
Божественности моей -
Смягчи.
Все равно бесполезно
бренчат
Ключи
От твоей
Невесомости.
Нынче я невероятно не занят.
Наблюдаю за разведением куниц,
А они вымаливают слезами
Позволения падать ниц
Ну хоть перед чем-нибудь.
Неужели мне их расстраивать?
Сладки войны твои, Мария,
Хоть немногим занятен бег.
Коли здесь застревать,
Так уж в мире.
Братья!
Сегодня я причащаю всех.
Ибо есть еще кровь в бочонках,
И да милостив ваш Господь.
Славься, Печальная,
Радостью преисполнена.
За чертою покоя внутри,
За чертой
Чрезмерности красоты
Твоей…
Но и там только я
Неизменно.
Франц Вертфоллен
СВЯТЫМ…
Славься, Печальная,
Благостью окруженная.
И пошли мне войны на дни мои,
Снизошли мне странствия,
Но спаси
От неизбывного
От величайшего
От покоя
внутри.
На горе мой пречестный Хлодвиг,
А с коня близорук Матиас.
Из всех пресвятейших троиц
Нашу мне б любить больше глаз
Да ушей своих.
Но вот как-то с утра все не любится.
Ну же, дева,
Где твоя сердцевина,
Где обещанный мне восторг?
Да я выл бы громче, чем всяка рыба,
Исступленней, чем весь твой скот
Непричесанный.
Заходился б
Счастливый,
Искренний,
Благодарностью
Своей пьян –
«Ах ты, Боженька,
Милый, кисленький,
Отчего все опять смутьян-
Травой порастает,
На кого ты меня оставил?».
Да себя уж оставишь
Как же.
Даже этой скромной радости
Я лишен.
Так иди же, дева,
Целомудреннейшая из жен
С веками нет прозрачней
Плясать на моей
На башне.
Ай, Мария, пресны иные любовницы.
Под горой развеселый Хлодвиг,
Дальнозорок с травы Матиас.
Им теперь до святейших троиц,
Что тебе, уставшей, до нас -
Кротких ли?
Ну же, дева,
На что тебе сердцевина?
На что невыменянный
Восторг?
Да я был бы тише,
Чем всяка битва
И блаженней, чем весь твой род
Неоконченный.
Как постился б
Ранимый,
Бледненький
В немногословности
Своей рьян –
«Ах ты, Боженька
Милый, ветреный,
Путь твой – бел,
Да башмак мой – рдян,
Что твои непомерно святые вина.
На кого ты меня покинул?».
Да себя уж покинешь –
Вотще
Столько пробовал,
Видишь – слёг.
Так иди же, дева,
В прискорбный
Час сей
Впусти в раёк.
Мне ль не знать
Неоспоримость
Солнца
В разухабистой,
Да в моей тоске.
Отвечай мне, дева,
Что же делают в тебе те,
Кому не знать ничего важнее
Тубероз, что в Китае нет.
Ай, Мария, нескладны иные соцветия.
Пьет твой святой Людовик,
Неравнодушен к нему Матиас.
Из всех богоугодных троек
Нашу я б взлюбил, что Моисей тот глас
Неотесанный.
Да вот как-то с утра все не любится.
Так славься, Печальная,
Радостью преисполнена.
Принял я тот покой внутри
И остался хладен
К чрезмерности красоты
Твоей,
Ибо все это я
Неизменно.
-----
…И МАРИИ.
Славься, Печальная,
Благостью окруженная.
И пошли мне войны на дни мои,
Снизошли мне странствия,
Но спаси
От неизбывного
От величайшего
От покоя
внутри.
Ибо нет мне иной заступницы.
Научи меня, грешного -
От каждого дела,
От каждого тела
Своего не сумевшего
Получить удовольствие -
Научи меня
Снисхождению
К великолепию
Каждого.
Ибо нет мне иной наставницы.
Беспричинны знамёна,
Неразличимы имёна
Между хозяевами,
И все же я до сих пор
Не могу согласиться
На святость
Внутри меня.
О, Тишайшая, позабавь.
Я был невероятно занят -
Все хотел доказать себе,
Что – человек.
Не случилось.
Забавно,
Да неоправданно.
Не поверишь,
Но каждый четверг
У меня исчезают
Запасы ладана.
Плюнуть что ль?
Мне, бездомному,
Земное, небесное –
Всё – без надобности.
Неизвестно одно -
Как живут
С неизбежностью
Благодарности
Божьей?
Ах, Мария, неисповедимы пути иные.
Неудобоваримы
Факты
Божественности моей -
Смягчи.
Все равно бесполезно
бренчат
Ключи
От твоей
Невесомости.
Нынче я невероятно не занят.
Наблюдаю за разведением куниц,
А они вымаливают слезами
Позволения падать ниц
Ну хоть перед чем-нибудь.
Неужели мне их расстраивать?
Сладки войны твои, Мария,
Хоть немногим занятен бег.
Коли здесь застревать,
Так уж в мире.
Братья!
Сегодня я причащаю всех.
Ибо есть еще кровь в бочонках,
И да милостив ваш Господь.
Славься, Печальная,
Радостью преисполнена.
За чертою покоя внутри,
За чертой
Чрезмерности красоты
Твоей…
Но и там только я
Неизменно.
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
Так я и вылетел на небольшую площадку с огромным фонтаном и женщиной,
оттирающей пол. Она пахла потом уже немолодого тела. Комично – с самого
раннего утра драить камни, чтобы затем заляпать их собственными
внутренностями. Но этого не произошло: женщина не попыталась кричать. Серый
размытый силуэт, не испытывая страха, молча копался где-то в складках своей
одежды. Мне даже стало интересно. Вдруг к моим щекам прикоснулось что-то
сухое и теплое – ее огрубевшая рука нежно стирала с моей бледной кожи
остатки вытекших глаз. Это было последним, что я видел в своей жизни.
Желтый изгиб шеи, искрящаяся под восходящим солнцем вода, а в ней
кружащиеся друг за другом два жирных красных карпа. Пахло колодцем, кровью,
женщиной и рассветом. И было в этом что-то такое нечеловеческое, такое
иное, что мир остановился. И тогда меня переполнило блаженство молящихся –
блаженство благодарности. Да я прожил бы еще сотни жизней только ради того,
чтоб хотя бы в одной из них вновь ощутить пару таких секунд. И мир
захлопнулся… и была тишина… а потом все вновь завертелось сначала.
Рассказ "О кузнечиках"
FWW, 2005
оттирающей пол. Она пахла потом уже немолодого тела. Комично – с самого
раннего утра драить камни, чтобы затем заляпать их собственными
внутренностями. Но этого не произошло: женщина не попыталась кричать. Серый
размытый силуэт, не испытывая страха, молча копался где-то в складках своей
одежды. Мне даже стало интересно. Вдруг к моим щекам прикоснулось что-то
сухое и теплое – ее огрубевшая рука нежно стирала с моей бледной кожи
остатки вытекших глаз. Это было последним, что я видел в своей жизни.
Желтый изгиб шеи, искрящаяся под восходящим солнцем вода, а в ней
кружащиеся друг за другом два жирных красных карпа. Пахло колодцем, кровью,
женщиной и рассветом. И было в этом что-то такое нечеловеческое, такое
иное, что мир остановился. И тогда меня переполнило блаженство молящихся –
блаженство благодарности. Да я прожил бы еще сотни жизней только ради того,
чтоб хотя бы в одной из них вновь ощутить пару таких секунд. И мир
захлопнулся… и была тишина… а потом все вновь завертелось сначала.
Рассказ "О кузнечиках"
FWW, 2005
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.

В покоях царил полумрак, пахло благовониями и скрипящими половицами. Вдруг на одном из балконов мелькнул белый лоскуток. Так странно – в столь поздний час, в этой половине замка, в полном одиночестве на балконе сидела девочка. Она смотрела куда-то вверх, и волосы ее, заботливо причесанные перед сном, но уже растрепавшиеся, чуть-чуть кудрявились, а в них, послушная любому
дуновению ветра, танцевала алая шелковая лента. Кто бы мог подумать, что такой покой может снизойти на человека только оттого, что где-то на деревянном балконе холодной безлунной ночью сидит одинокий ребенок с алой шелковой лентой, едва поблескивающей в темноте. Красота неуловима, давно потеряна и вообще ее не бывает, но в тот момент, и я могу в этом поклясться, мне удалось поймать красоту. Она застряла внутри меня таким ярким осколком, что я почти назвал бы это предчувствием. На однотипной
равнине всех человеческих жизней, я бы назвал это робким предчувствием гор.
Рассказ "О кузнечиках"
FWW, 2005
четверг, 18 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
- Что-то как-то не по-монашески вышло – зачем ты, сёгун, своим глубочайшим поражением отсутствие поражений сделал?
- Надо же за что-то цепляться, иначе и жить незачем. Кто за победы цепляется, кто за поражения. Я, зато, вон сколько народу смирению обучил.
- Пустое это дело.
- Пустое. Да разницы нет. Ты, кстати, слева при атаке не заходи. Без руки останешься – непрактично. Чувствую - отхожу я уже – иди и ты - с благословением.
Пекинес важно восседал на коленях пухловатого трупа. Ткань здесь была теплая и влажная. Пес довольно похрюкивал. Он очень любил хозяина и теперь искренне радовался. Приличия приписывали выть, но пекинес с рождения не признавал конфуцианства.
Рассказ "О кузнечиках"
FWW, 2005
- Надо же за что-то цепляться, иначе и жить незачем. Кто за победы цепляется, кто за поражения. Я, зато, вон сколько народу смирению обучил.
- Пустое это дело.
- Пустое. Да разницы нет. Ты, кстати, слева при атаке не заходи. Без руки останешься – непрактично. Чувствую - отхожу я уже – иди и ты - с благословением.
Пекинес важно восседал на коленях пухловатого трупа. Ткань здесь была теплая и влажная. Пес довольно похрюкивал. Он очень любил хозяина и теперь искренне радовался. Приличия приписывали выть, но пекинес с рождения не признавал конфуцианства.
Рассказ "О кузнечиках"
FWW, 2005
среда, 17 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
В детстве, во время тренировок, я мечтал о настоящих заданиях. Мне казалось, они обязательно несут в себе какой-то эмоциональный накал. На деле же, это больше напоминает процесс бритья: тело повторяет заученные движения, какая-то маленькая часть ума следит за их благополучным выполнением, а сам ты в это время полностью погружен в свои мысли. Проникнуть в замок было несложно: вода, стена, да солдатские разговоры. Я обеспечиваю самураям достойную смерть – они мне сносную жизнь. Вроде бы симбиоз, но думается мне, что первое милосерднее.
Синоби, pассказ "О Кузнечиках"
FWW, 2005
Синоби, pассказ "О Кузнечиках"
FWW, 2005
вторник, 16 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.

...Однажды он говорил с одним старичком, лысым, маленьким, но все еще молодящимся псевдо-режиссерцем. Тот все доказывал, как важен арт-хаус, потому что сам себя туда относил. Как в шекспировском Кориолане, чем больше чернь осознает, что она чернь, тем сильнее себя нахваливает. Так вот у лысенького рот просто не закрывался. Но чем больше режиссерец себя хвалил перед… тем острее чувствовал свое убожество, так вот в конце ему ничего не оставалось как отчаянно выкрикнуть – «вы ничего не понимаете в кукурузных объедках!». На том и разошлись. Так вот мне жалко блокбастеры, они, конечно, стереотипны, ненужны, бессмысленны, но все лучше, чем претенциозные, еще более стереотипные кукурузные объедки.
Люди портят все.
Но больше всего ненавидят они красоту. Это потомственная ненависть пещерных троллей ко всему лучшему. И ведь никто же из них, встречая на своем пути красоту не скажет – боже, вот оказывается как можно жить. Боже, дай мне сил стать лучше. Никто – все будут пеной исходить, доказывая, как тот лысенький, важность кукурузных объедков, чтобы в конечном итоге доказать себе свою убогость. Потому что пещерный тролль все равно грязный пещерный тролль, и будет таким оставаться до тех пор, пока не признает иерархии и не начнет мыться, чтоб хоть немного, но стать чище.
Если завтра на Землю упадет метеорит – никто из нас не умрет незаслуженно.
Это, кстати, быль. А ты и не видишь.
FWW. Фильм "Фонтан с карпами"
Сценарий - Франц Вертфоллен
понедельник, 15 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
Когда-то жила одна лиса. Питалась она сухонькими сердечками бесполых существ из округи. Но вот однажды попало к ней в скалы нечто иное. Сначала лиса предложила ему свое тело – обычно существа мялись и, делая вид, что не соглашаются, из-под полы исходили потом от вожделения. Гость сразу ответил согласием, но остался спокойным. Тогда лиса посулила ему богатства. Обычно существа деланно возмущались, а под полой исходили кровью от нетерпения. «Славно» – отозвался гость и остался спокойным. Лиса предложила ему еще большее – покой и уют. И гость посадил ее себе на колени. «Сладкая, не утруждайся. Мне незачем жалеть мое сердце». И лиса, смутившись, решилась на последнее – она стала сулить ему знания. «Чужая вера - беззуба» - ответил он ей. Так лиса потеряла сердце.
FWW. Фильм "Фонтан с карпами"
Сценарий - Франц Вертфоллен
FWW. Фильм "Фонтан с карпами"
Сценарий - Франц Вертфоллен
воскресенье, 14 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.

Когда-то жил один бедный самурай, большой любитель бататовой каши. Такой любитель, что все над ним даже издевались. Но вот одному видному вельможе стало жаль старика, он велел наварить целый котел самых сладких и редких бататов и отдать самураю. Тот сначала ел жадно, потом радостно, потом лениво, а потом взял и прямо в эту кашу смачно чихнул. Тогда первый министр изгнал вельможу и лишил его всех титулов – первое за расточительность, а второе – за глупость.
FWW. Фильм "Фонтан с карпами".
Сценарий - FWW
суббота, 13 июля 2013
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.

Когда-то жил один синоби, который невзлюбил свою работу и пошел в люди.
В первом же городе ему попался таможенный чиновник, что должен был впустить или не впускать его, но вместо этого чиновника даже не было на месте. Это был маленький чиновник, не из тех, кто может позволить себе многое. А когда он, наконец, пришел, и синоби стал излагать ему свои причины, человечек не слушал его – он вращал глазами и то и дело поглядывал на часы.
И когда синоби сделал ему замечание, толстяк воскликнул – «Откуда тебе знать мою жизнь! У меня, может, жена рожает, а дома еще дети, мать…». «Тогда отчего ты не с ними?» – спросил синоби. « Должен кто-то же их кормить!». «Тогда отчего ты не работаешь как должно?». «Ты что, без сердца, не понимаешь – жена рожает!». «Ты бездарен и никчемен, как на работе, так и в семье. Ты слишком поверхностно относишься к работе, чтобы заработать. И слишком поверхностно относишься к семье, чтобы быть ею любимым. Ты не нужен ни там, ни здесь. Это я простил бы тебе. Но когда ты вошел, ты ни слова не сказал о великолепном снегопаде на улице, пока ты сидел здесь ты ни слова не сказал о роскошных бликах огня на перьях моей птицы, а все оттого, что тебя не было ни на улице, ни со мной, ни с женой, нигде. Ты не находишься ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. И есть у меня подозрение, что и родился ты мертвым. 35 лет – это слишком долгий срок гниения. Он требует быть прекращенным».
Так синоби вновь вернулся на путь очищения.
Фильм "Фонтан с карпами"
Сценарий - FWW
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
Дон-Кихотское
Так я ушел из дома -
Там перевелись драконы.
Я ушел промокать под испанским дождем,
Праздновать плоть, а может - объем.
По началу Тристан был коровой,
А Изольда – простой швеей.
Они долго любили друг друга,
Но потом объявили бой.
И все рыцари плясали тамбукку,
И все рыцари кричали: « Ура ! ».
Если голову пускают по кругу,
Значит, то – моя голова.
Все ветряные мельницы упорно поют одно,
Но, кажется, я - слишком болен, чтобы искать там дно.
А красота – бесполезна, она есть, оттого, что – есть.
Раз там не бывает драконов, они точно должны жить здесь.
Гвинивьевра упала на Ланселота
Тяжелой морской змеей.
Они б долго любили друг друга,
Но за ними пришел конвой,
Где все рыцари глотали саке,
Где все рыцари чтили коран.
Если солнце поет в животе -
Грядет время идти на таран.
Все ветряные мельницы упорно молчат одно,
Но, пожалуй, я - слишком рыцарь, чтобы искать там дно.
Во мне раньше была невинность.
Боже,
неужели
она все еще есть?
Раз там истребляют драконов -
Они точно должны жить здесь.
Однажды сэр Персиваль встретил странную ведьму,
Что призывно махала ему хвостом.
Неискушенный путник
Подумал -
Вопросы грааля пора оставлять на потом.
Инквизиторы ведь - предобрейшие люди –
Они вечность кого-то жгли.
И доказали – в какой бы посуде
Не подавать угли –
Бог остается богом.
А все рыцари знают – самый короткий путь к цели – это вообще никуда не идти. Но я не понимаю, что делать, когда красота, как коза, встает на моем пути.
Да плевать -
Если сквозь желтые кости пройдут все возможные токи,
Если из узкой глотки изгнать все проросшие строки –
Вряд ли мне будут дороги их останки.
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно –
Красота – неизбежна, неискоренима, как то -
Единственное, что у нас все-таки есть -
Кроме моих драконов.
Я их оживляю здесь.
FWW
Так я ушел из дома -
Там перевелись драконы.
Я ушел промокать под испанским дождем,
Праздновать плоть, а может - объем.
По началу Тристан был коровой,
А Изольда – простой швеей.
Они долго любили друг друга,
Но потом объявили бой.
И все рыцари плясали тамбукку,
И все рыцари кричали: « Ура ! ».
Если голову пускают по кругу,
Значит, то – моя голова.
Все ветряные мельницы упорно поют одно,
Но, кажется, я - слишком болен, чтобы искать там дно.
А красота – бесполезна, она есть, оттого, что – есть.
Раз там не бывает драконов, они точно должны жить здесь.
Гвинивьевра упала на Ланселота
Тяжелой морской змеей.
Они б долго любили друг друга,
Но за ними пришел конвой,
Где все рыцари глотали саке,
Где все рыцари чтили коран.
Если солнце поет в животе -
Грядет время идти на таран.
Все ветряные мельницы упорно молчат одно,
Но, пожалуй, я - слишком рыцарь, чтобы искать там дно.
Во мне раньше была невинность.
Боже,
неужели
она все еще есть?
Раз там истребляют драконов -
Они точно должны жить здесь.
Однажды сэр Персиваль встретил странную ведьму,
Что призывно махала ему хвостом.
Неискушенный путник
Подумал -
Вопросы грааля пора оставлять на потом.
Инквизиторы ведь - предобрейшие люди –
Они вечность кого-то жгли.
И доказали – в какой бы посуде
Не подавать угли –
Бог остается богом.
А все рыцари знают – самый короткий путь к цели – это вообще никуда не идти. Но я не понимаю, что делать, когда красота, как коза, встает на моем пути.
Да плевать -
Если сквозь желтые кости пройдут все возможные токи,
Если из узкой глотки изгнать все проросшие строки –
Вряд ли мне будут дороги их останки.
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно –
Красота – неизбежна, неискоренима, как то -
Единственное, что у нас все-таки есть -
Кроме моих драконов.
Я их оживляю здесь.
FWW
А все ветряные мельницы никогда не поймут одно – Красота – неизбежна, неискоренима, как то - Единственное, что у нас все-таки есть - Кроме моих драконов. Я их оживляю здесь.
Люди похабят слова, они делают их такими же мелкими, как сами. Испоганили они и слово "гений".
На похоронах Бетховена, в каком-то фильме, мне запомнилась одна фраза: "Как же никчемно мы прожили, если так и не смогли сделать его жизнь хотя бы приемлемой".
Да, я считаю людей - чернью, потому что 90% человечества - Шариковы. Да, я считаю их уродливыми. И именно поэтому мне безумно не хватало КРАСОТЫ и ГЕНИЯ, но не дай бог, не в человеческом понимании.
И, зная, что я абсолютно не единственный эстет на планете (к невероятному моему счастью) и не единственный ценитель и не единственная, кого так отвращает человеческое убожество, я просто не могу позволить миру не узнать о Франце Вертфоллене.
Потому тут - все, что он делает: кино, картины, музыка и - для столь редких читающих еще существ - поэзия.
И если вы тоже утомляетесь человеческой глупостью, то здесь для вас нечто сверхчеловеческое - прямо по Ницше
Красотой надо делиться.
Ибо сама КРАСОТА никогда не будет себя по-человечески, глупо и бездарно продавать.
Правда, и я не самый коммуникабельный человек, и уж точно не "организатор успешных пабликов в интернете", но я все тверже убеждаюсь, что этой планете не хватает иерархии, строгости и красоты.
Ваша,
Айгерим

На похоронах Бетховена, в каком-то фильме, мне запомнилась одна фраза: "Как же никчемно мы прожили, если так и не смогли сделать его жизнь хотя бы приемлемой".
Да, я считаю людей - чернью, потому что 90% человечества - Шариковы. Да, я считаю их уродливыми. И именно поэтому мне безумно не хватало КРАСОТЫ и ГЕНИЯ, но не дай бог, не в человеческом понимании.
И, зная, что я абсолютно не единственный эстет на планете (к невероятному моему счастью) и не единственный ценитель и не единственная, кого так отвращает человеческое убожество, я просто не могу позволить миру не узнать о Франце Вертфоллене.
Потому тут - все, что он делает: кино, картины, музыка и - для столь редких читающих еще существ - поэзия.
И если вы тоже утомляетесь человеческой глупостью, то здесь для вас нечто сверхчеловеческое - прямо по Ницше

Красотой надо делиться.
Ибо сама КРАСОТА никогда не будет себя по-человечески, глупо и бездарно продавать.
Правда, и я не самый коммуникабельный человек, и уж точно не "организатор успешных пабликов в интернете", но я все тверже убеждаюсь, что этой планете не хватает иерархии, строгости и красоты.
Ваша,
Айгерим
